Смешанные чувства Геннадия Хазанова
О чём можно узнать у актёра за час до спектакля? Да в общем ни о чём. Так, настроение, мимолетная актёрская грусть, волнение от кажущегося непонимания, одна-две улыбки при воспоминаниях о молодости и одиночество мастера, столь понятное всем творческим людям.
СП: Геннадий Викторович, Вы нечасто балуете петербургскую публику своими спектаклями?
Вы правы. В этом сезоне я играю пять разных спектаклей, и везде у меня главные роли, но в Санкт-Петербурге уже много лет появляюсь только со спектаклем «Ужин с дураком». Наверное, причины этого кроются в несовпадении интересов широкой петербургской публики и того, что мы ей предлагаем. Возможно, надо вынести из этого списка «Смешанные чувства», но с этим спектаклем мы не приезжаем, потому что Инна Михайловна Чурикова с трудом собирается на гастроли.
СП: Обидно, потому что зритель Вас любит и ждёт?
Я не к тому это сказал, чтобы у вас вытянуть комплимент, просто рассказываю, как дело обстоит в действительности. Поэтому я счастлив, что могу работать в Москве в театре Эстрады на постоянной основе. Что касается планов, то они есть и связаны с жизнью театра Эстрады вообще и с моими личными идеями в частности. Думаю над прорывом в какое-нибудь новое театральное пространство, где можно было бы соединить живого артиста с неживыми артистами. Более подробно не хочу рассказывать. На очереди новый спектакль, сделанный специально для детей. Молодой театральный режиссёр Фил Григорян уже начал работать над этой сказкой. В конце декабря должны играть премьеру. Есть одна история, связанная с кино. Романа с кино у меня не получилось, но ещё не вечер.
СП: А что Вы думаете о ситуации с культурой, сложившейся в нашей стране, что сейчас происходит с музеями, театрами?
Я думаю, что России очень тяжело даётся переход к рыночным отношениям при таком количестве лично материально заинтересованных людей. Социализм в этом смысле был строгим учётчиком. Он не давал возможности в таких объёмах дербанить. А сейчас такие возможности появились. И поэтому мы кричим: «Культура по остаточному принципу!» А сколько ещё из этого «остаточного принципа» попадает не по адресу! Ещё 200 лет назад Н.М. Карамзин сказал, что он готов одним словом охарактеризовать то, что происходит в России: «Воруют!» Мало что изменилось с тех времён. Но я к этому уже отношусь без гнева. Гневаться бессмысленно. Пока государство не начнёт лелеять и оберегать культуру, ничего хорошего не будет. У нас ни на что денег нет. Есть только средства строить в Петербурге стадион, смета которого многократно вырастает, ремонтировать Большой театр, где начинают открываться новые проблемы. Я не могу согласиться, когда всё валят на одного человека. В нашей стране это несчастье: что бы ни произошло, Путин один виноват во всём. Причём так же, как он был не виноват 12 лет назад ни в чём, так он виноват сегодня во всём. Что за психология такая? Как будто нас с вами коммунисты заставляли резать мебель в гостиницах, ломать лифты или станки, которые покупались. Это же делала не коммунистическая партия, это делали граждане нашей страны. Вот и всё.
СП: Я уже так робко спрашиваю: Ваши отношения с Санкт-Петербургом?
У меня самые нежные отношения с вашим городом. Сегодня вспоминал, как 44 года назад, 1 апреля, я вышел на сцену только отстроенного БКЗ, и мне казалось, что жизнь впереди бесконечна. Мне было 23 года. Скажу честно, я Петербург больше Москвы люблю, несмотря на то что коренной москвич. Санкт-Петербург всегда будет самым красивым городом в России. А если ещё не воровать деньги, а вкладывать их в развитие города, то Петербург мог бы стать магнитом для огромного количества туристов. Для этого есть все основания. В советское время складывалось впечатление, что Ленинград специально добивают, чтобы вырвать все корни прошлого этого города. А ещё Петербург — это люди, с которыми я сотрудничал, мои авторы. Мне ленинградская осторожность во взаимоотношениях со словом всегда была приятна. Московское купечество выражалось даже в том, как пишут столичные авторы. А Михаил Городинский, Альтов, Мишин — питерские писатели, у них свой почерк, отличный от московского. Когда я приезжал в Ленинград, в советские ещё годы, регулярно бывал в доме у Лёши Германа, который недавно покинул наш мир. У меня были хорошие отношения с Анатолием Собчаком. На моих глазах подрастала Ксюша, громко заявлявшая о себе как о самостоятельном и неординарном человеке. Я никогда не сомневался, что она будет менять одежды, потому что главная одежда этой женщины — это желание быть центром притяжения внимания. С моей точки зрения, в ближайшем будущем она будет играть в разные игры, при том что Ксения — неординарного дарования человек.
СП: А с Вашей дочерью Алисой у Вас есть сейчас какие-нибудь совместные проекты?
Нет, у нас нет совместных проектов, я уже смирился с мыслью, что мы существуем в разных системах координат. Возможно, таким образом Алиса сохраняет наши отношения. Может, и хорошо, что она не партнёрша, а дочь моя. Я с большим уважением отношусь к тому, что и как она делает. Когда я смотрю на Алисину работу, я перестаю быть отцом, становлюсь зрителем. Если мне нравится — мне нравится, если не нравится — не нравится. Мне ничего не застилает глаза. Я считаю, что нет ничего опаснее, чем умиляться от одной мысли, что это твоя дочь и что бы она ни делала — всё гениально. Совсем нет. Но должен сказать, что она у меня вызывает глубочайшее уважение. Алиса всего достигла сама.
СП: Алиса пошла по театральной стезе, а Ваши внучки Мина и Эва? Вы видите их уже кем-нибудь?
Я не знаю. То, что они разные, — абсолютно точно: Эва экстравертная, Мина более интровертная. Но это ни о чем пока не говорит. Это дети. Я бы желал, чтобы сценическая чума миновала моих внучек. Для меня важно, чтобы они научились радоваться и получать наслаждение от самой жизни. Это редкий талант, и я хотел бы, чтобы он в них развился. Вовсе не обязательно становиться великими художниками, открывателями физических законов. Нет! Человек проживает очень короткую жизнь. И, как сказала незадолго до кончины Жаклин Кеннеди, «я поняла в результате прожитой жизни, что от жизни нельзя очень многого требовать».
21 ноября 2024 года